ЮЛИЯ СКОРНЯКОВА
Бесхитростное здравствуйте, уважаемый романтично-настроенный чатик Гроуфуда!
Меня зовут Юля, и у меня нет для вас истории любви, после которой начинаешь бормотать себе под нос: «ах ну что же это мне такое в глаза попало». Нет у меня и рассказа о такой крышесносной встрече, от которой закружится голова, в которой Он и Она поймают взгляд друг друга, да в тот же миг судьба влюблённой пары окажется расписанной на сто страниц вперёд.
Но у меня над головой порхает целая стая из маленьких и больших влюбленностей, которые так и просятся разбиться чернилами о лист. Поэтому я что? Правильно, напечатаю их на обычной человеческой клавиатуре телефона, нечего пятнать бумагу, мы тут взрослые люди собрались.
Так вышло, что давеча я впервые в жизни решила посчитать, сколько же раз я испытывала влюбленность. Сколько раз я чувствовала, что если уж я перехвачу взгляд предмета своего восхищения (а взгляд музыканта с плаката на стене попробуй ещё перехвати), то в ответ-то я своим взглядом уж всяко смогу поведать историю нашего мифического, гипотетически-гипнотически-искрящегося будущего. Физмат лицей закончила, а в сложную математику ударилась только к 26 годам.
Я насчитала 17 влюбленностей. Представим, что любовь и правда живет три года. Получается, что в любви я провела 51 год. Если любовь, отношения - это работа, то я готова (получать пособие по безработице) претендовать на надбавку за стаж. Иными словами, не влюбляйся я ещё хоть четверть века - воспоминания будут греть меня (только бы не сжигать) примерно до того момента, как половина человечества благополучно переедет на Марс. Что весьма практично, ведь на Марсе мерзнуть мне совсем не хочется.
Из букв имён этих семнадцати человек можно составить следующие сочетания: блеяние овечки, звуки клацанья нетерпеливых пальцев по клавиатуре, рёв самолетного двигателя. Что в этих буквах для меня: все звуки мира, что я знаю.
Но я не буду тебя мучать, дорогой читатель, добравшийся аж до сих. Сюжет так и не объявится, посему объявлю хотя бы суть своего повествования: я хочу вспомнить и поделиться с тобой самыми первыми своими влюблённостями. Из подростковой любви вырастает очень многое, не меньшее - в ней и умирает. Но красивым цветам негоже чахнуть, поливаю воспоминания исправно, предлагаю разделить со мной садовые работы.
Первой была она.
Мне 13, я учусь в художественной школе, вся такая взрослая и умудрённая жизнью, непохожая на остальных (ага) и исступленно мечтающая: первый шаг сделает Она сама. Мы - художники, чувствуем душой и не боимся говорить о своей настоящести и инаковости. Она - такая дерзкая в презентации своей индивидуальности, такая смелая в выражении своих желаний, что иначе быть не могло: ну точно, мне нравятся не только мальчики. Идиллически красивую картинку воображаю: перед уроками, нечаянно придя в класс раньше всех, мы окажемся вдвоём, и, ни слова не сказав (слова излишни!), она возьмёт меня за руку. Да так осознанно, что мы переплетемся чувствами раз и навсегда. А я не успею открыть глаза, расширюсь до океана счастья, вмиг познаю вкус отношений и буду потом загадочно всем улыбаться, пока она сама не решит поведать классу (миру) о «нас». В моих фантазиях я все за нее решила, класс (мир) подмигивает мне в моем воображении. Но первый шаг так и не происходит, а смелая в презентации своей индивидуальности подруга приходит в класс за руку с молодым человеком, и меня начинают терзать сомнения, а точно ли ей не нравятся мальчики. А может мальчики нравятся мне?
Затем был он. Первый он. Мне 14, я задумываюсь о том, что старость не в радость, пора бы и остепениться, о мужчинах подумать. А кто он? Он был той самой музыкой, что сделала меня мной. Он был пианистом, гитаристом, совсем не был похуистом, играл песни Muse, играл их преступно-часто и был обречён на моё бездумное напористое обожание. Я собирала его слова, бережно очищала от шершавой обыденности, полировала восхищением, вставляла в барабан и стреляла, стреляла, стреляла себе в сердце. Я несла его имя меж рёбер слишком долго, он был центром меня и мерилом красоты, я мечтала о нем всеми глаголами на свете.
Но вот беда, он был влюблён не в меня (конечно, неразделенно влюблен, что высекало его имя в пантеоне лирических героев-мучеников). И, так и не дотянувшись до его совершенства (училась растяжке, но физкультура как известно существует в расписании для того, чтобы можно было хоть какой-то урок бесстыдно прогуливать), я падала и падала в горестное «ты мне очень дорога, право, такая ты хорошая подруга», флешбечила болезненными воспоминаниями длинные годы после.
Задумалась, а так ли мне нужна любовь-музыка, если ноты меня не обнимут, не накормят, а есть уже хочется совсем не по-детски.
Взаимная влюбленность случилась в 15. Или показалось? Я нашлась в день нашей первой с Ним прогулки (ага, в меня тоже могут влюбляться, я существую) и потерялась спустя пару дней (Юля, ты все придумала, тебя нет). Так уж вышло, что две мои подруги решили оказать самую нежную поддержку, какую могут оказать пятнадцатилетние подруги: они взяли и влюбились в того же мальчика, что и я. Ну а я что? А я решила, что это веское оправдание не пытаться выяснить, не показалось ли мне, что по ту сторону тоже есть чувства. Выбрала быть умнее этого: решила начать мучаться в стол. Мучалась, однако сладко, ведь что может ощущаться сладостнее, чем добровольная жертва влюбленностью во имя дружбы.
Через год, случайно, вспышкой, выясняется: все было взаправду, он влюблен, влюблена и я. Он видит меня глубоко, я – вижу не мельче, и мы теперь уж точно, ну определенно, совсем-совсем взрослые! И все у нас теперь будет счастливо и прекрасно до конца жизни (школы), ещё век отношений обеспечен.
Первый - детский, дурацкий - бокал шампанского и первый - детский, дурацкий - поцелуй случились с разницей в пару мгновений (нестерпимо долгих часов) под мостом, на берегу замерзшего озера-лужицы, в новогоднюю ночь.
Но у первого поцелуя, как и у первого бокала, есть железное правило: главное, чтоб тебя не засосало. Финита ля комедия, счастливое будущее было отвергнуто мною же на берегу озера-лужицы, потому что некоторые вещи, что красиво звучат на твоём языке, лучше не мешать с языком чуждым.
На этом, братцы, сворачиваюсь. Спасибо, дорогие, за помощь в садовых работах: копаться в земле веселее, когда ты не один. Но какой текст обходится без вымученной морали? Ответ: не мой, потерпите ещё два абзаца.
Любовь - возможно, то самое, что делает человека человеком. И я очень надеюсь, что через четверть века, вилкой размазывая картошку по миске в Марсианской столовой, я вновь займусь математикой и насчитаю ещё много - много порхающих над головой птичек-влюбленностей, напевающих мне истории из моей пропитанной любовью жизни.
Любить не бойтесь, бойтесь не любить.
С праздником, дорогой читатель!